Я люблю, и мне некогда! Истории из семейного архива - Юрий Ценципер

Моя школа резко изменилась, когда к нам пришла Наталья Андреевна. Я помню, был просмотр в хореографический кружок, и с первых же движений Наталья Андреевна обратила на меня внимание. Я даже не представляла себе, что у меня есть способности.

Хореографический кружок репетировал номера на музыку Шопена и Чайковского, Асафьева и Глиэра, Рахманинова и Бородина, Брамса и Грига.

Снова Эля:

Я помню, как наш директор Михаил Борисович старался поддержать меня, давая талон на дополнительное питание, так как я была очень худенькая и бледная. Я всегда получала путевку в пионерский лагерь.

После войны Эля поступила в Ленинградское хореографическое училище в класс Агриппины Вагановой – редчайший случай приема в ведущее училище в “преклонном”, пятнадцатилетнем, возрасте. Потом Эля в течение двадцати трех лет была солисткой Ленинградского театра оперы и балета им. Кирова. Позже она осталась работать в театре в качестве педагога-репетитора.

Были при школе также драматический кружок и хор, часто выступавшие в поселке, городе, госпиталях. А ведь еще регулярно выходили стенные газеты-“молнии”, работал радиокружок, тир, спортивные и военные секции.

Из воспоминаний Геши Брусенцова:

Это был школьный актив, буйный, самодеятельный, очень незаметно направляемый нашим директором и учителями. В нем вечно кипели идеи и страсти, велись бурные дискуссии, готовились вечера, карнавалы, спектакли, концерты, школьная стенгазета. В стенах школы всегда было тепло и светло, захватывающе интересно. Все, что делалось, делалось по “большому счету”. Если пьеса, то это не дешевенькие скетчи, а “Свои люди – сочтемся” Островского, “Русские люди” Симонова, сцены из “Бахчисарайского фонтана”, “Бориса Годунова” Пушкина, “Горе от ума” Грибоедова…

Сколько талантов было в нашей чудесной школе!

Какой проникновенный голос был у Эди Строгановой, он буквально завораживал всех слушателей, а на городском смотре эта прелестная девочка завоевала первое место. Сколько было радости и счастья, когда наша школа получила переходящее знамя ГорОНО, отобрав его у 86-й, прославленной ранее, школы. Так это знамя и осталось навсегда в 101-й школе!

Из отчетов:

В июне 43 г. в школе было 793 ученика, в 2 раза больше, чем в 40/41 учебном году. При этом кружковой работой были охвачены 486 человек (2/3 всех учащихся).

На танковую колонну в школе в 43 г. было собрано около 5000 руб., отправлено в действующую армию 5500 писем, 500 теплых вещей, большое количество кисетов, мыла, носовых платков. Для медицинских учреждений собрано около 300 кг лекарственных растений (полынь, пастушья сумка, хвощ и пр.). Большая помощь оказывалась госпиталям, детям Сталинграда и других освобожденных районов. Всем этим ученики были вовлечены в общие дела страны, воспитывались в любви и сердечности друг к другу.

Немецкие самолеты могли долетать до Казани, в которой было сосредоточено много оборонных предприятий. 25 июня 1943 года отец пишет приказ по школе:

В соответствии с решением Исполкома Казанского городского Совета депутатов трудящихся от 18 июня с. г. и указаниями штаба МПВО поселка завода 237 приказываю:

1. Ввести строжайший светомаскировочный режим.

2. Создать группу самозащиты в составе нескольких звеньев (перечисление).

3. Всем бойцам и командирам вменяется в обязанность по сигналу воздушной тревоги являться на объект (здание школы) в течение 10 мин. (не более) с момента подачи сигнала.

Не являющиеся вовремя будут переводиться на казарменный режим.

Все распоряжения и указания начальника группы и командиров звеньев подлежат немедленному и беспрекословному исполнению.

Взрослеющих школьников, учителей призывали на фронт. Через сорок лет Леня Портер вспоминает:

Помню, какими притихшими мы были, когда на свой последний урок пришел наш учитель литературы Петр Иванович. Он ходил между рядами, рассказывал что-то, кажется, о Тургеневе, а мы смотрели на него и думали: ему завтра на фронт, вернется ли он живым? Не вернулся…

Первыми были призваны Слава Пьявкин, Виктор Богданов, Борис Голубчик. Остался в живых только Борис. Слава Пьявкин, любимец школы, погиб 26 февраля 1945 года, Витя Богданов – по пути на фронт.

Гибель учеников была горем и потрясением для школы. Забегая вперед, надо сказать, что по инициативе отца пионерская дружина его будущей московской школы № 437 носила имя Славы Пьявкина (он был москвич).

В 1943 году вышло постановление о раздельном обучении мальчиков и девочек. К началу 1943/44 учебного года отец некоторое время был директором четырех учебных заведений: 101-й мужской, 84-й женской, начальной татарской и школы рабочей молодежи.

Спустя сорок лет он пишет:

То была очень счастливая пора в моей жизни! Случайно став директором школы в Дербышках, я потом уже отнюдь “не случайно” (!) оказался на целых тридцать четыре года директором столичной 437-й школы. И если моя московская школа привнесла нечто свежее и интересное на ниву народного просвещения послевоенной поры – истоки этих находок берут начало в нашей 101-й, дербышенской.

Спустя четыре десятилетия бывшие ученики говорили в один голос: “Это была счастливая пора в очень трагическое время. Спасибо учителям и директору…” В таких обстоятельствах слова “счастливая пора” и “счастливая школа” дорогого стоят.

Дедушки и бабушки

От маминой мамы из Сталино в Казань пришла открытка:

Родимые дети! Асенька, недавно вам писала. Сегодня пишу, что Толя уехал на фронт, обещал тебе по возможности писать. Мы спокойны – и гордимся, что сын обещал крепко оберегать интересы родины. Будьте здоровы. Хотелось нам, старикам, быть около вас – да, видно, не удастся – поклон Мише, Юрочке, Володе, Аде.

Бабушка погибла то ли в самом городе, то ли при эвакуации. Дедушка при эвакуации отстал и оказался один.

Дорогие дети!

Хотя я недавно писал вам письмо, не уверен, получили ли его. Точный адрес я утерял и пишу на старую вашу квартиру.

Я нахожусь недалеко от Ташкента, один, где наши все – не знаю. Положение нехорошее, я один, оторван от всех, старик, к этому больной. Все очень дорого и трудно достать. Хотя я нахожусь при колхозе, но работать не могу. Поэтому, дорогая Ася, буду ждать разрешения высокой инстанции, чтобы дали возможность забрать старика к тебе. Жизнь у меня осталась короткая, и хочу умереть возле Вас.